В конце концов она покинула сад, прошла по короткому коридору, который пересекся с переходом, ведущим в спальню. А оттуда она уже очень быстро попала на мостик.
На мостике Вал Кона не оказалось. Мири признала, что он вовсе не обязан был там находиться, имея в своем распоряжении все помещения этого гигантского корабля. И все-таки ее это раздосадовало – а когда она увидела на столе горку… предметов, то встревожилась.
Она настороженно приблизилась к столу и остановилась, убрав руки за спину, хмуро перебирая разложенные предметы взглядом.
Ну, вот это пистолет. А вон там явно метательный нож, который он продемонстрировал ей в переулке возле ее убежища… сколько же времени прошло с тех пор? Но это – просто шнурок от его рубашки, а плоский металлический четырехугольник выглядит просто как кредитная карточка, а вон то – его сапоги…
Он бесшумно вошел в комнату у нее за спиной, и она мгновенно обернулась, вопросительно подняв брови.
– Что ты сделал со своим лицом? – спросила она. – Оно все красное.
Он улыбнулся и подошел к столу.
– Мыло Точильщика – это песок! Я рад, что у меня вообще осталась кожа, хоть какого-то цвета.
Она молча осмотрела его: волосы влажные, лицо немного расцарапано, рубашка не зашнурована, рукава закатаны – и кожа на руках тоже стерта. Мири невольно подумала, с какой же силой он тер себя песчаным мылом. На нем не было ремня и сапог. Она перевела взгляд на его лицо и не обнаружила на нем следов вчерашнего ужаса. Он встретил ее взгляд спокойно. Глаза у него были прозрачными, бездонно-зелеными.
Отведя взгляд, она махнула рукой в сторону горки на столе.
– Устроил уборку?
– Это – оружие, Мири. Мне хотелось бы, чтобы ты его спрятала. Прошу тебя.
– И почему это мне всегда достаются самые веселые задания? И зачем? И даже если бы я это сделала, сапоги – не оружие, друг. И ремень тоже, если не говорить о некоторых особых обстоятельствах, которыми я готова рискнуть. Мужчине не следует ходить в незашнурованной рубахе – это не аристократично. И тебе следует оставить кредитку – никогда не известно, когда могут понадобиться наличные.
Он взял черный шнурок, который стягивал его рубашку, пропустил сквозь пальцы и позволил своим рукам выполнить соответствующие движения.
– Гаррота.
С помощью кредитной карточки он отщепил стружку от каменной стены у себя за спиной. Стружку он протянул ей.
– Гильотина.
Перевернув ремень, он продемонстрировал ей три разных слоя на его внутренней стороне:
– Взрывчатка, электронная отмычка, пила.
Положив ремень, он указал на сапоги.
– В правом каблуке находится заряд взрывчатки, а из носка выходит шип для лазанья. В левом – шип для лазанья и ручные отмычки в каблуке.
Он сел, внезапно обессилев, и взмахом руки указал на ворох проволоки, шпилек и еще каких-то металлических штучек.
– Все, что может потребовать момент. Шпильку вгоняют за ухо, проволокой тыкают в глаз… Смерть. Или…
– Я поняла, – оборвала она его объяснения и потом долго стояла молча, рассматривая горку. Что-то привлекло ее внимание, и она вытянула заинтересовавший ее предмет.
Черные ножны из мягчайшей замши защищали и ласкали убранный в них клинок. Ручка была сделана из какого-то материала, который блестел, словно отполированный обсидиан, – но был теплым на ощупь.
Она мягко обхватила его пальцами и вытащила клинок.
Он блестел на солнце, ловя и отражая лучи света: живое существо, она готова была в этом поклясться, состоящее из зеленого и черного хрусталя.
Мири благоговейно убрала клинок в гнездо. Рукоять не подходила к ее руке, и не было сомнений в том, что она была сделана специально под одну руку. Она молча протянула нож Вал Кону.
Его рука рванулась вперед, сжалась – и упала.
– Тебе его дал Точильщик. – Это не было вопросом. – Давай попроще, парень: ты убьешь меня ножом, который тебе дал Точильщик, а я не буду спорить с тем, что заслуживала смерти. – Она толкнула нож в его сторону. – Бери его!
Он неуверенно послушался, нежно проведя пальцами по рукояти. Мири резко повернулась и широко взмахнула руками.
– И все остальное тоже! Надевай, раскладывай по местам, выбрасывай – мне наплевать! Прятать их бессмысленно, и я этого делать не собираюсь.
И она вдруг села, учащенно дыша и с трудом подавляя вспышку гнева.
– Мири, выслушай меня. Я могу убить тебя…
Она фыркнула:
– Я это уже слышала, космолетчик.
Он покачал головой.
– Я могу тебя убить. В любую минуту. Мне… кажется, ты права, и я… иду по острию бритвы. – Он помолчал, выравнивая дыхание. Он должен добиться, чтобы она его поняла! – Ты можешь достать пистолет, чтобы его почистить, а я отреагирую только на пистолет, а не на чистку – и ты погибнешь. Вчера вечером я был близок к тому, чтобы тебя убить…
Она ударила кулаком по столу и стремительно вскочила:
– Голыми руками, кашутас! Ты даже не потрудился достать ни одну из этих чертовых штук, и я уверена, что и дальше не достанешь!
Она села так же неожиданно, как вскочила, судорожно сглотнула слюну, пытаясь смягчить пересохшее горло, и устремила взгляд на сверкающую и переливающуюся серебряную змею, которая крепко держала в челюстях голубой камень.
– Я не верю, что ты меня убьешь, – сказала она. – И не желаю верить.
Он дождался, чтобы она подняла глаза, а потом предельно мягко проговорил:
– Мири, скольких человек я убил с момента нашей первой встречи?
Она округлила глаза:
– А что, ты сам не считал? – Она сразу же резко покачала головой. – Это были незнакомые люди. В целях самозащиты. В боевых условиях. А вчера вечером обстоятельства были особые. Ты был не в себе – боевой шок. Я уже такое видела. И знала, что ты выйдешь из него, словно тигр, сражающийся с циклоном. Моя ошибка заключалась в том, что я решила, что успею вовремя увернуться. Ну, мы напортачили и остались живы, так что можем об этом поспорить. Некоторым везет.